отцу и ни словом не обмолвилась о предшествовавших этому эскападах Бирнса, а просто пожелала доброй ночи, как делала это много-много раз, сглаживая всякие воспоминания о неприятностях, которые могут расстроить на сон грядущий. Так Рузвельт и остался в неведении, что приключилось между ближайшими и вернейшими ему людьми у него за спиной, – хотя, как верно отметила Анна в своих записях, при правильной подаче из всей этой истории с Бирнсом можно сделать весьма занимательную сказку, – но только не сейчас, а когда-нибудь позже{292}. Всему свое время.

X. 5 февраля 1945 г.

«Если бы тебе довелось стать зрительницей спектакля, разворачивающегося около 7:30 утра в здешних длиннющих коридорах спальных покоев, – писала Сара матери, – ты бы увидела 3 (трёх) фельдмаршалов в очереди к единственному ведру! И это при том, что ведь не всякий фельдмаршал готов ходить в ведро!»{293} И с ванными комнатами в Воронцовском дворце дело обстояло не лучше, чем в Ливадийском: их было всего 4 на весь британский контингент, и лишь в одной из них имелся смывной унитаз. Излишне говорить, что этот роскошный по здешним меркам санузел находился в покоях премьер-министра Черчилля и был предоставлен ему в эксклюзивное пользование.

Каждое утро начальники штабов, щадя свою честь и достоинство, откомандировывали занимать место в очереди своих адъютантов, причём день ото дня очереди в коридорах выстраивались всё раньше и раньше. Маршал авиации сэр Питер Портал изобрёл хитроумный способ прорываться в санузел без очереди. Родители, правда, дали Порталу при крещении имя Чарльз Фредерик Элджернон, но к нему смолоду приклеилась кличка «Питер», против которой он ничего не имел. Будучи страстным мотоциклистом, Питер в годы Первой мировой войны переквалифицировался из моторизованного курьера в боевого лётчика и вообще слыл тем ещё шутником с весьма своеобразным чувством юмора. Всякий раз, когда ему казалось, что кто-то засиживается в ванной, он начинал шумно скакать за дверью, угрожая допрыгнуть до фрамуги над нею и, установив через неё личность обидчика, воззвать к его совести, громко обратившись по имени. Обычно минуту спустя засевший там фельдмаршал выбегал из укрытия и, как есть, в мокром халате смущенно ретировался в свой номер{294}. Если же этот ловкий приём не срабатывал, то Портал мог попросту снести дверь, благо что защелки изнутри стояли хлипкие{295}.

Кэти в письме Памеле ещё раньше съязвила, не придется ли гостям в Воронцовском дворце из-за отчаянной нехватки ванн поочередно купаться во вполне подходящем по объёму баке для охлаждения шампанского{296}. Теперь же и Сара вынуждена была сообщить Клементине, что «папа очень мило настаивает на том, чтобы мы с ним пользовались одной ванной комнатой на двоих», но, в целом, с «вопросом омовения» тут «полный мрак»{297}. То же самое касалось и ситуации с насекомыми. Уинстон в первое же утро проснулся искусанным клопами с головы до пят{298}.

В Ливадийском дворце, хотя бы ради создания иллюзии порядка, каждого постояльца приписали к одной из девяти действующих ванных комнат, да ещё и временные уличные уборные соорудили; но и там удобств явно не хватало для удовлетворения нужд делегации численностью в полтораста человек, размещённых не только во дворце, но и в пристройках. Умывальники, туалеты и ванны были разнесены по разным комнатам. В результате преисполненные чувства собственного достоинства дипломаты и генералы, из принципа отказывавшиеся пользоваться утками, вынужденно проводили спозаранку в дворцовых коридорах внеплановые совещания в нескончаемых очередях. Но, попав в ванную комнату, делегат быстро обнаруживал, что испытания продолжаются. Понятие приватности, судя по всему, было совершенно чуждо русской обслуге. К превеликому стыду и смущению какого-нибудь генерала, туда по каким-то своим нуждам то и дело заходили горничные и уборщицы, превращая принятие ванны в занятие не для слабонервных{299}.

Похоже, удовлетворение всех без исключения базовых физиологических потребностей человеческого организма было в Ялте сопряжено с риском для жизни. Даже утоление жажды там было сродни русской рулетке. В зале заседаний делегатам предлагали на выбор воду из-под крана или минералку, заверяя, что и та, и другая гарантированно безопасны{300}. Делегаты, однако, относились к этим заверения скептически. Казалось бы, минеральная вода была в такой ситуации здравым выбором, – но, стоило ознакомиться с её химическим составом на этикетке, как тут же выяснилось, что она содержит сульфат магния, являющийся природным слабительным. На фоне острого дефицита уборных это заставляло крепко задуматься. Но, в конечном итоге, делегаты предпочли известный риск, сопряжённый с приемом внутрь минеральной воды со слабительным эффектом, невесть каким бактериям и паразитам, которые могут таиться в водопроводной воде{301}.

Куда бы ни кинули взгляд делегаты, всюду острым клином сходились непримиримые противоположности – показная роскошь и примитивное убожество. Выстоявшим в утренних боях за туалеты и умывальники в награду завтрак в два подноса приносили вышколенные официанты шикарных московских отелей «Метрополь» и «Националь». На первое шло традиционное ассорти русской кухни: холодная мясная нарезка, козий сыр и творожники со сметаной, которая по консистенции ближе к творогу. Вслед за русскими блюдами следовала вторая перемена – то, что русские, вероятно, считали типичным американским завтраком, – овсяные хлопья и манная каша, сдобренные топлёным маслом и густо приправленные чесноком{302}. Были среди делегатов и отважные едоки, которые ели все, что им подавали. Но адмирал Лехи был не из их числа – и принялся объяснять официанту, «не говорившему ни на одном известном языке», с помощью размашистой жестикуляции, чтобы ему подали просто яйцо, тост и кофе, и больше ему ничего не надо. Через четверть часа официант вернулся с икрой, ветчиной, копченой рыбой и водкой на подносе. «Бога ради, – взвыл Лехи, доведённый почти до апоплексического удара, – пришлите мне кого-нибудь англоговорящего!» Не многим лучше был и обед. Из трёх-четырёх блюд два непременно были икрой с русским чёрным хлебом и той или иной разновидностью супа с капустой{303}.

Анна, Кэтлин и Сара обычно завтракали позже, за компанию с отцами, и в более тихой и интимной обстановке. У Черчиллей это был скорее сразу «второй завтрак» («ланч» в британском понимании или «бранч»[22] в американском). В Ялте Уинстон и Сара не ложились раньше третьего часа ночи, поскольку дипломатическая почта с важнейшими сообщениями с Даунинг-стрит доставлялась лишь за полночь. В результате просыпался Уинстон поздно и завтракал не раньше 11:30, а затем ничего не ел до вечернего ужина по завершении пленарного заседания{304}.

Рузвельты и их ближний круг питались куда более упорядоченно в силу предписанной диеты. «Трапезы здесь разительно отличаются от Чекерса», – писала Кэти Памеле. Для сравнения Кэти не даром взяла столь памятные ей поздние обеды в Чекерсе, где жуткие новости с войны перебивали все прочие темы для разговоров, а премьер-министр способен был муссировать эту тему до бесконечности. У Рузвельтов было по-другому: «Президент абсолютно очарователен и лёгок в разговоре на любой предмет – Война почти не поминается, разве что светлые стороны – об обсуждениях на конференции говорится вскользь – а так в основном это политика, друзья, и все перекидываются забавными историями»[23]. За ланчами у Рузвельта собирались его привычные «прилипалы», как их называла Кэти, к которым относились: босс нью-йоркских демократов и политический советник президента Эд Флинн (похоже, поехавший на конференцию «развеяться»), Па Уотсон (искренний и добрый, но также оказавшийся в Ялте просто за компанию с президентом), адмирал Лехи и пресс-секретарь Стив Эрли («весь из себя такой важный и напыщенный» по словам Кэти). «Забавляет наблюдать их игру в придворных», – подытожила Кэти в письме